ИСПЫТАНИЯ

До открытия XX съезда КПСС оставалось немногим больше двух недель, И вот новая пристрелочная серия. А мы сидим дома и ждем. Чтобы как-то убить время, играем в кинг, слушаем музыку. Я брал с собой трофейный “Телефун-кен", он с 13 метров ловит весь мир.

Строгий режим. В город поехать нельзя. Машины— только служебные, ходят не каждый день, да и мест свободных почти не бывает.

Кормят концентратами и воблой. (Сейчас аж слюнки текут.) Вспоминаем столовую в жилом городке полигона — небо и земля! Там мы накануне заказывали меню. И как кормили! Здесь же только раз и повезло. Однажды машиной сбило сайгака, и весь небольшой гарнизон два дня питался свежим мясом.

Темнеет рано, рассветает поздно. Тоска страшная. Читаем, валяемся на койках. И ждем, ждем...

Наконец в начале февраля кончились пристрелочные пуски. Теперь уже около 5 болванок стабильно легли в цель. Ждем дня “Д”. А тут, как назло, погода испортилась: то снег, то оттепель Юг ведь.

Наконец 9 февраля 1956 года нам сообщили: завтра ПУСК

Кто не видел пустыню зимой на рассвете, после оттепели, когда, точно облитые глазурью, барханы покрыты ледяной корочкой, когда сверкающие в лучах восхода, опушенные изморозью островки саксаула играют розоватыми кристалликами снежинок, тот и отдаленно даже не может себе представить сказочную прелесть этого пейзажа.

И вот мы стоим на гребне именно такого бархана. Мы — это майор Владимир Михайлович Агафонов— наш консультант, солдат с заплечной рацией и я. Стоят еще и несколько киноаппаратов, растопырив треноги

Из динамика мы хорошо слышим команды на стартовой площадке. Хотя она удалена от нас на расстояние приблизительно двух часовых поясов. Там уже знают, что мы готовы.

Пока устанавливали аппаратуру, все мысли были заняты только работой. А вот теперь двухчасовая готовность, и мы свободны. Боже, как медленно течет время! Хорошо, что ветер несильный. Машина укрыта за ближайшим барханом. Появился солдат-шофер.

— Что тебе тут нужно?— спросил майор, как-то даже не очень грозно.

— Я думал, может, помочь чего надо?

— Идите, идите в кабину.

Я понимаю шофера. Ему, конечно, хочется посмотреть, а из кабины, да еще и спиной к взрыву, какой обзор?

Хотя сравнительно не холодно, периодически гоняю камеры вхолостую, чтоб смазка не загустела.

Я нервничаю: ведь и танковый аккумулятор, и специальная зимняя смазка в камерах, все проверено десятки раз, и все же...

Часовая готовность. Приношу кассеты из кабины. Заряжаю аппараты. Пробую. Порядок. Частота, фокус, диафрагма — порядок. Молчим. О чем говорить? Все оговорено заранее, все отрепетировано, все предусмотрено. Все... А может, и не все?

Вот так же два с половиной месяца назад я стоял на балконе второго этажа кирпичного здания и так же, как теперь, на бархане, ждал “Ч”, первого взрыва водородной бомбы (не водородного устройства на мачте, а именно бомбы).

Население военного городка было эвакуировано. Во всех зданиях открыли окна и двери, отключили электроэнергию и газ, одним словом, все было предусмотрено и оговорено. Взрыв воздушный. Расстояние около 85 километров от моей точки съемки. Другие операторы находились ближе, но снимали из укрытий.

Мне надлежало снять сам взрыв и прохождение ударной волны по городу: сквозь дома, палисадники, улицы. Для этого я должен был включить камеру за пять секунд до взрыва, после вспышки сделать небольшую панораму вниз: от огненного шара— на улицу, зайти в помещение и спрятаться за стеной в простенке. Через тридцать девять секунд— как меня инструктировали— ударная волна пройдет .и я смогу выйти из укрытия.

Я сделал все точно по инструкции. Но когда стал разряжать камеру, новая ударная волна сшибла меня с ног. Вспомните круги на воде от брошенного камня: первой идет большая волна. а затем все меньше, меньше и меньше. Так и тогда вторая, но тоже грозная, приподняла и припечатала меня спиной и затылком к каменному простенку между окном и дверью, выходящей на балкон. Кассету вырвало из рук и отбросило за перила. Она упала со второго этажа на каменные ступеньки подъезда и треснула! К счастью, пленка наматывается туго и засветило только верхний слой до перфорации. Кассету тут же подобрали и завернули в зарядный мешок. Я потерял сознание; видимо, на какие-то секунды. Когда ко мне выскочил начальник отдела полигона, (находился со мной на съемке). я удивился, что меня поднимают…

Вот и теперь все ли предусмотрели? Может, опять все, да не все.

После взрыва танк с дозиметристом и Олегом Лебединским двинется в сторону эпицентра, а за нами прилетит вертолет.

Наконец из динамика: ПУСК1 Ракета пошла...

Теперь не отложат! Мысли мечутся: вспомнилось синее небо тогда. Под эскортом двух истребителей летит самолет-носитель, за ними курчавясь вьются белые ленты инверсии. Вот истребители круто, точно лепестки лилии. расходятся в стороны. Теперь “Ту-16” идет боевым курсом. Через минуту-другую сброс! Но что это? Носитель сворачивает влево.., а мы по рации слышим... отбой. Видимо, изменилось направление ветра или еще что-нибудь, так что сегодня взрыва не будет... Но это— тогда. А сейчас ОНА ужа летит!

Минутная готовность. Звучит метроном, слышен счет... 59, 58, 57...

Попробуйте просчитать всего одну минуту — шестьдесят секунд. Долго это или... Всю жизнь вспомнить можно!

Вдруг подсознательно: это не железная болванка для пристрелки, а атомная боеголовка! Вдруг ракета сойдет с курса, вдруг отклонится в НАШУ сторону?

Ох, как это неприятно, когда по тебе стреляют ракетами средней дальности. Я стою и не показываю вида, что мне не по себе, а мурашки бегут по коже. Даже пытаюсь шутить: “Из пушки — по воробьям",— правда, сомнительный юмор. Стыдно. Вспомнил кинооператоров Махмуда Рафикова и Игоря Касаткина. Они на вертолете подлетали к неразорвавшемуся атомному устройству. Зависали над ним. Снимали с разных точек по заданию самого И. В, Курчатова. Кстати, летчик за тот полет был удостоен звания Героя Советского Союза.

25... 24... 23...

Мы знаем: заряд минимально возможный, на пределе критической массы, знаем, что расстояние до эпицентра— 15 километров, а я снимал и более мощный взрыв с восьми... И все же чем черт не шутит. Есть законы подлости...

10... 9... В...

Мне включать при счете пять. В визир одной из камер между окуляром и наглазником просунул черную, почти непрозрачную пленку, чтобы не повредить клетчатку глаза. ЕЕ выдерну после ВСПЫШКИ.

6... включаю... 4... З... 2... I...

Ух! Порядок! Раз увидел,— значит, жив!

Все как у “настоящей”, только в миниатюре. Хотя мы и на высоком бархане, но так как это наземный взрыв, то сама вспышка — самый ослепительный миг ядерной реакции — слилась с горизонтом, и нам кажется, развитие бушующего огненного шара и его подъем происходят, медленнее, чем обычно. Конечно, все это очень субъективно, Каждый раз я вижу все иначе.

Снимаю развитие гриба. Меняю оптику на камерах поочередно, так, чтобы картина развития взрыва при монтаже не прерывалась.

Вот и все. Так же сверкают барханы ледовой глазурью, переливаются звездочки инея на засахаренных веточках саксаула... Ширь! Тишина Покой. И только зловещее белое облачко парит в вышине и медленно уплывает в пустыню.

Черная точка двинулась к эпицентру— это танк с дозиметристом и нашим оператором О. Лебединским пошел проверить радиационную обстановку и дать нам добро на вылет. Мы с ним находились как бы на концах катетов треугольника, где вершиной был эпицентр. Олег работал по дальности, а я по азимуту.

Ждем вертолета. В работе время бежит незаметно. Перезарядил камеры, убрал штативы, растяжки, аккумулятор.

Прилетел вертолет. Погрузились. Взлетели.

На месте взрыва— воронка метров десяти в диаметре и два-три метра глубиной. От нее черный длиннющий хвост, может, 200. а может. 300 метров. Столба нет, может, попали в него, а может, вырвало ударной волной.

Подошел танк. Олег выскочил из люка. Теперь мы снимаем с земли то, что я уже снял с воздуха, Время пребывания в эпицентре ограничено— пленка засветится. Она более нежная, чем человек. Вот и Олег уже бежит к танку, а мы почти вертикально взмываем над воронкой и медленно плывем над черным шлейфом. Это "ножка" гриба— остекленевшие песчинки, их всосал огненный смерч и по мере остывания воздушный поток разметал по направлению ветра.

Испытана Р-5— “пятерка”, с атомной головкой ракета средней дальности. Прабабушка современных РСД-10, Р-12, Р-14.

Мы с Олегом Лебединским в свое время присутствовали на дне ее рождения, а мне, как видите, довелось испытать счастье дожить и до процесса их ликвидации. Я говорю "мне", потому что Олега Сергеевича Лебединского уже нет, он умер за месяц до этого дня. “Нет уже и Коли Шумова. и Димы Гасюка. и Саши Филиппова, и Лени Дмитриева. Нет и майора Агафонова Владимира Михайловича, нет и инженер полковника Седых Иннокентия Гавриловича, который умер 8 декабря 1972 года от лучевой болезни. Ровно за 15 лет до подписания исторического Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности.

Мы все, кто тогда работал на съемках участники войны Мы понимали, что ядерные взрывы необходимы для сохранения мирного неба. Неужели я до этого дожил?…